Марина Цветаева, Германия и "Флорентийские ночи"

Германия была близка Марине Цветаевой как никакая другая страна, не считая, разумеется, России. Ее мать, концертирующая пианистка Мария Мейн была наполовину немкой. Именно она занималась воспитанием детей. Марина писала в своем дневнике: "От матери я унаследовала Музыку, Романтизм и Германию". 

В немецкой столице написано около 30 стихотворений, несколько переводов с немецкого, эпистолярная повесть "Флорентийские ночи", законченная уже позже, в Чехии. В январе 1933 года М. Цветаева написала этот французский эпистолярный роман, созданный из ее писем 1922 г. к берлинскому издателю А. Г. Вишняку: «Девять писем, с десятым невозвращенным и одиннадцатым полученным и Послесловием», — или «Флорентийские ночи», как назвала это произведение Ариадна Эфрон. Этот роман представлял собой перевод, с очень незначительными изменениями, собственных писем М. Цветаевой к адресату.

  

Эта повесть - отражение недолгого романа Марины Цветаевой с Абрамом Вишняком, владельцем эмигрантского издательства "Геликон", в котором впервые вышли, в частности, ее сборники "Разлука" и "Ремесло". Это - настоящий гимн любви, не менее впечатляющий, чем стихи Цветаевой. Роман окончился разрывом и разочарованием. И стихотвореньем "Берлину": "Дождь убаюкивает боль".

Погруженная в литературную жизнь русской эмиграции, Цветаева, думаю, мало интересовалась самим Берлином. Один раз сходила в знаменитый гигантский универмаг KaDeWe, где купила прочные и грубые, почти мужские ботинки, о которых вспоминают многие мемуаристы. Одевалась Цветаева просто, ходила, в основном, в дешевых платьях. Но именно здесь к ней пришло удивительно нежное чувство, которое дало нам возможность спустя годы читать  строки романа «Флорентийские ночи» и удивляться, где, в каких глубинах души можно найти такие слова, сравнения, образы?!

 Уже из первого письма романа «Флорентийские ночи», из слов самой Марины Цветаевой проясняется  причина написания и мотив возникновения этих необыкновенных по образности и таких эмоционально насыщенных писем: «Все последние годы я жила настолько иначе, настолько сурово, столь замороженно, что теперь лишь пожимаю плечами и удивленно подымаю брови: это — я??
Вы меня разнеживаете, как мех, делаете человечнее, женственнее, прирученное. Одни женщины будут говорить Вам о Ваших высоких моральных качествах, другие — о Ваших прекрасных манерах. Пусть. А я вижу только огонь (лисьего хвоста). Но мех, разве это меньше? Шерсть — это ночь — пещера — звезды, — голос, его рык (шерстяной зов) — и еще простор…
Мой неженка… (тот, кто делает меня нежной, кто учит меня этому чуду: быть нежной, нежить…)»

Не страсть, а нежность, а если и огонь, то тут же идет сравнение с «огнем лисьего хвоста», не в душе, не поглощенная до ослепления и потери себя, а приобретение нового дара, новых открытий в своем таланте:

«Я не преувеличиваю Вас в моей жизни, даже на моих пристрастных, милосердных, снисходительных весах Вы — легки. Я даже не знаю: есть ли Вы в моей жизни? В просторах моей души — нет. Но там, на подступах к душе, в некоем между: небом и землей, душой и телом, собакой и волком, в пред-сне, в после-грезье, там, где “я не я, и собака не моя”, там Вы не только есть, но только Вы один и есть.»

И что еще удивляет, так это то, что многие мысли и сравнения в романе кажутся очень знакомыми, даже близкими, хотя раньше, возможно такими образами не воспринимались личные отношения. Открывая новые грани таланта Марины Цветаевой, открываем свой внутренний мир.

Если еще не читали «Флорентийские ночи» и не боитесь всколыхнуть, поднять из глубин души, сознания заархивированные чувства и образы, прочтите…